Записки Умелого Наблюдателя. 1. 2022–2024
Я умелый и опытный наблюдатель. Более того — профессиональный. За полвека накопилось много разных наблюдений и размышлений, которые не вписываются в основные темы. Хочется поделиться.
Так вышло, что матерная ругань в моей жизни занимает некое особенное место. «Проблема мата» вставала на моем пути много раз, в разные периоды моей жизни. Я никогда не относилась к этой теме серьезно, но в последнее время она увлекает меня все больше. Матерная ругань сама по себе и ее использование мною и окружающими в итоге из незначительного житейского затруднения превратились для меня в предмет научного интереса. Я хочу поделиться своими наблюдениями и выводами.
Мат и возраст
Мне кажется, до 10 лет я мата вообще не слышала. По крайней мере, точно не опознавала. На ленинградских улицах моего детства выражаться матом было нельзя — ближайший милиционер немедленно подошел бы и увел в отделение (такое я неоднократно наблюдала). В моей семье никто не ругался. Мать, будучи дочерью заядлой матерщинницы, мат презирала со всей страстью первого в семье человека с высшим образованием. Своих не столь образованных братьев за мат нещадно гоняла. Отец, человек очень образованный и много повидавший, мат не любил с теоретической точки зрения искусствоведа и профессионального редактора и изобрел для особых случаев аналогичные выражения со сходным физиологическим эффектом («ясссное море» если кому интересно).
Ошиблась, не до 10 лет я не была знакома с матом, а до 8 — до первого моего визита к бабушке и дядям в город Павлодар (бывшая казачья станица, теперь на территории Казахстана). Там я впервые обратила внимание на звучные, эмоциональные и совершенно непонятные выражения. Произносились они в основном в подпитии и злобе, так что не впечатлили и не вызвали желания их повторять, хотя я пыталась, что называется, пробовать их на язык.
С десяти лет моя детская жизнь, и так не особо счастливая и стабильная, пошла кувырком. Я вынуждена была жить сразу в нескольких слоях реальности и нескольких социальных группах. В том числе среди почти постоянно пьяных компаний. Пьяные компании были совершенно разные — от подзаборных забулдыг и студентов-художников до генералитета МВД. Но алкоголь почти всегда и почти всех уравнивает в практически свинском состоянии. Правда тогда — в середине семидесятых годов прошлого века — за мат в присутствии девочки в любых пьяных компаниях били по морде тут же. Так что я ничего не успевала запомнить из матерных выражений — только услышишь непонятное, смутно знакомое начало высказывания — и сразу драка. Короче, мат для меня был накрепко связан с неприятными ситуациями и алкоголем. Я пребывала в совершенной уверенности, что трезвые матом не ругаются. Поэтому лет до 14 на матерную ругань, как и на пьяных, реагировала однозначно — сосредотачивалась на случай возможной агрессии, сердилась и старалась как можно скорее удалиться.
Примерно тогда начался мой личный подростковый возраст, — как и у всех, с протестом, агрессивным освоением нового, неприятием старого. Это был уже конец семидесятых. Я училась в элитной школе, ругались у нас только те же подвыпившие мальчики, по крайней мере, при мне. Я достаточно явно демонстрировала свое неприятие мата, хотя другие ругательства использовала много и разнообразно, уже тогда пытаясь найти разные способы выразить очень бурные эмоции. Взрослые мне постоянно указывали на чрезмерную эмоциональность моей речи. Но мне было так приятно произносить разные необычные, красивые слова! Гены папы-редактора сказывались, да и смешавшиеся в роду казаки-евреи-ханты помогали (и помогают!) с восторгом принимать любое красивое необычное диалектное или устаревшее слово. Матерную ругань я к тому времени уже научилась распознавать и ознакомилась со значением и смыслом матерных слов, в основном с помощью смущенно хихикающих сверстниц и широкой дискуссии в прессе, которая тогда уже разворачивалась под лозунгом «Мат — часть нашего наследия или национальный позор?». Я читала, вникала в аргументацию, знакомилась с теориями возникновения, старалась понять, но использовать не хотелось совершенно. Не ложилось ни на язык, ни на душу.
И вдруг с какого-то момента (лет в 16) я обнаружила, что матерная ругань из уст мужчины (даже сверстника) меня пугает почти до паники. Воспринимается как удар в живот, сбивает дыхание, вызывает тошноту, на некоторое время даже дезориентирует — лишает соображения. Это мое теперешнее описание того состояния. Тогда мне было сложно так подробно все определить. Поддержание себя в рабочем состоянии в те сложные годы было залогом моего выживания, так что я изо всех сил старалась разобраться в этих неожиданных приступах. Мне не удалось установить тогда никакой связи паники с какими-то конкретными событиями. Панический приступ всегда был коротким (2–3 секунды — на один вздох) и проходил без следа. В результате я решила просто давить однозначно «неправильную», слишком сильную реакцию и держаться подальше от тех, кто ругается. Это была совсем не самая важная проблема в моей жизни.
Примерно года через два, в мои 18, появилось выражение «блин» и даже «блин компотский», которое полностью устраивало меня с точки зрения выразительности и позволяло не теряться, если кто-то рядом матерился. Я стала немного спокойнее к этому относиться, чему немало способствовало психологическое образование и разнообразный жизненный опыт, полученный в процессе приобретения множества рабочих специальностей.
С годами (примерно с 25 лет) мой ассортимент дозволенных ругательств расширился, но матом я не ругалась — просто не могла, и услышав мат от мужчины, по-прежнему переживала мгновение паники. Хотя сам приступ стал короче и существенно ослабел — я научилась различать реальную и мнимую опасность от таких людей — тошнота стала ощутимее и оформилась в отношение. Трезвый человек, ругающийся матом, независимо от пола, вызывал во мне брезгливость и неприятие. Хотя постепенно я признала, что мат в сложной ситуации явно помогает сбросить эмоции и прийти в себя. Мне часто приходилось дискутировать на тему мата со знакомыми и коллегами, и я вполне осознавала, что мои реакции несколько чрезмерные и отягощены какими-то неясными значениями.
В профессиональной деятельности, на психотерапевтических сессиях, к мату клиентов я относилась совершенно спокойно, видя в этом необходимость для них. За пределами же сложных ситуаций, в которых использование мата было для меня оправданным, я реагировала по-прежнему — болезненный тычок в живот, сбой дыхания и легкая тошнота. Жизнь моя текла бурно, проблемные реакции на мат были даже не на десятом месте по важности — ресурсов на подробные исследования не оставалось.
Лет в 37 я поймала себя на том, что матерюсь про себя. Потом стала материться вслух, но только в одиночестве. Это был момент в моей жизни, когда я заболела и очень близко подошла к краю. Мне было страшно, и я материлась про себя почти постоянно.
Тогда же появился еще один феномен, связанный с матом, — пропала паническая реакция на сторонний мат. Я смогла материться вслух, хотя и в одиночестве, мне от этого было легче. Мат придавал сил? А потом и этот эффект пропал. Болезнь вызвала затяжную тяжелую астению, которая сделала меня асексуальной. Мне было просто тошно — от всего, связанного с сексом хоть как-то, соответственно, и от мата, неважно, снаружи он шел или изнутри. Меня тошнило при виде целующихся парочек, от эротических сцен в книгах и фильмах, а от чмокающего звука поцелуя в фильме выворачивало наизнанку. Я вяло удивлялась — все мое внимание было отдано экономии сил и выживанию. Болезнь отпускала медленно.
Через пять лет (мне было уже 43), когда я в основном восстановилась, мат опять привлек мое внимание. Я снова стала адекватно реагировать на эротику и сексуальное содержание событий, и вместе с этим вернулся психостимулирующий эффект мата. Панические реакции не возобновились. Это радовало. Я сформулировала и стала активно пропагандировать отношение к матерной ругани как к использованию антибиотиков: «Редко и по делу — на пользу, часто и бесцельно — во вред». Очень в это верила и верю.
Так прошло немало лет, и как раз к 50-летнему юбилею подошел мой возраст окончания фертильности. Каждая женщина, пережившая этот момент, знает, что одна из самых больших проблем в нем — состояние слабости, бессилия, бессмысленности и эмоциональной нестабильности. Говоря иными словами, в этот момент перед нами во весь рост встает необходимость эмоциональной и психической саморегуляции, в которой поиск стимулирующих, успокаивающих и гармонизирующих средств и способов — на первом месте. В тот момент я наблюдала свои реакции очень тщательно — искала новые техники, способы и средства, проверяла старые. Мат то помогал, то нет, но был в принципе очень диагностичен, — если я замечала, что автоматически вслух ругаюсь матом, значит, пора отдыхать. У меня это было признаком истощения, переходящего в психастению. Я с удовольствием продвигала в массы свою идею про мат как антибиотик и вяло отбрыкивалась от энергичных заявлений: «Я знаю, что ты не любишь мат, но я все-таки скажу…». «Я его не люблю, но не отрицаю», — в ответ говорила я. Сама ругаться стала чаще (в одиночестве) и заметила, что ругаться стали сверстницы, которые раньше мат не употребляли. Этот факт заставил меня наблюдать более тщательно и системно и даже проводить некие опросы. Стало ясно, что мат — явление неоднозначное и как-то связанное с возрастом. Как минимум — у женщин. А возраст — это в числе прочего еще и гормональный фон.
В общем, я наблюдала за своим восприятием и использованием матерной ругани более 40 лет, и мне казалось, что я в целом все понимаю. А потом стали происходить события, которые и побудили меня написать этот текст.
Мат и пол
Когда перестройка организма, связанная с утратой фертильности, у меня уже практически завершилась (к 57 годам), я себя сама впервые испугалась. Иду я как-то по улице, слышу, как подростки за моей спиной громко матерно переговариваются, как это обычно делают дети — мат через слово, звонко, напоказ, с удовольствием. Обычно мне это было просто неприятно. А тут — мне вдруг так захотелось обернуться и — по морде, по морде каждому! Сумкой! Это было так остро и резко, что я едва сдержалась. Мне пришлось призвать на помощь все свои профессиональные умения — я считала и дышала, я пошла быстро как могла, стараясь сбросить стрессовую реакцию. С меня градом лил пот, пульс зашкаливал. Успокоившись и обругав себя старой дурой, я так и эдак вертела этот эпизод, но не понимала причин… Испуга в начале переживания не было, угрозы я не чувствовала, что же могло вызвать такую выраженную симпатическую стрессовую реакцию «Бей»? Я списала все на собственный трудный возраст и постаралась забыть неприятное событие, но не тут-то было. Реакция стала воспроизводиться. Каждый раз это было на грани. Волей-неволей пришлось изучать феномен. В результате примерно двух лет наблюдений выяснилось, что у меня:
- Импульсивная реакция на мат возникает исключительно тогда, когда мат, на мой взгляд, не мотивирован, то есть в основном — на случайно услышанный на улице мат. Если я вижу, что у матерящегося есть причины для такой реакции — испугался, больно, в ярости — мат воспринимается как допустимое поведение и не вызывает никаких лишних переживаний.
- Резкой агрессией я реагирую только на беспричинно матерящихся молодых людей обоего пола — лет с 10 и до 25.
- Беспричинно матерящиеся мужчины лет 30–40 (которые по возрасту годятся мне в дети) вызывают злость и возмущение, но не импульсивное желание стукнуть и размазать.
- Беспричинно матерящиеся женщины того же возраста вызывают отвращение и брезгливость.
- Матерящиеся сверстники и люди старше меня — легкое отвращение с последующим прощением. Фактически у них мат воспринимается как проявление болезни.
Рисунок реагирования на немотивированный, с моей точки зрения, мат всегда был одинаков — резкий всплеск до стрессовой реакции, а затем, стоило мне профессионально сосредоточиться на ощущениях, как эмоции и порывы бесследно растворялись, оставляя лишь усталость от перегрузки. Главное было не поддаться им на первых секундах, не принять их за истинную оценку ситуации.
Можно было бы заподозрить и травматический характер этих реакций, но в них не было никакого содержания, они не вызывали в памяти никаких событий. Кроме того, реакции были уж слишком неизбирательными — на всех молодых людей, ругающихся матом без причины. Кроме того, если бы это была травма, то травматическое событие должно было произойти недавно, так как раньше подобных агрессивных реакций у меня никогда не бывало, а паника давно уже не возникала. Но я ничего подобного в последние годы не помню. И как раз последние тридцать лет я провела в очень плотном контакте со множеством профессиональных психологов, общалась и с личным психологом, и с супервизором. Все вместе мы вряд ли могли пропустить такое событие, как возникновение и развитие психологической травмы.
Короче, на мой взгляд, все указывало на то, что у реакции не психологическое, а «химическое» происхождение. «Химическими» я называю те реакции, что лишь похожи на эмоциональные, но не имеют содержания, не являются ответом на события — актуальные или прошлые. По сути, это просто внутренняя химия — воздействие определенных веществ, которые почему-то производятся не по делу. Чаще всего это гормоны эндокринной системы, но случаются и перепроизводства таких веществ в желудочно-кишечном тракте или прямо в головном мозге. Такие «химические» реакции часто лежат в основе разных психических заболеваний — тревожных расстройств, депрессий, но случаются и вне болезни. Самая известная из таких «нормальных химических» реакций — ПМС (предменструальный синдром), когда женщине в определенный момент гормонального цикла кажется, что ее все обижают, все плохо и будет плохо, что она одна на всем белом свете и тому подобное. Когда наступает следующая фаза менструального цикла, переживания пропадают бесследно. По каким-то причинам это гормональное состояние переживается как пассивно-агрессивное или подавленное. Видимо, «формула» похожа.
Итак, я заподозрила в себе непонятную, предположительно, гормональную, довольно опасную реакцию. И тут чудом, не иначе, я наткнулась на статью об исследовании мата замечательного советского еще и российского ученого Л. А. Китаева-Смыка, которое тот проводил, когда наука была еще наукой, и перепроверял потом почти сорок лет.
Коротко основные выводы исследователей можно представить следующим образом: произнесение вслух матерных ругательств запускает выработку мужских гормонов — на этом основано стимулирующее действие мата на мужчин и на женщин с высоким уровнем андрогинности. Пожилых женщин тоже можно отнести к этой категории, потому что дело не в количестве гормонов, а в их соотношении. А после климакса эстрогенов мало и андрогены, соответственно, преобладают.
Если так понимать механизм его воздействия, то понятно, почему мат:
- не стимулировал меня в юности (слишком много было эстрогенов);
- стал стимулировать ближе к 40 годам;
- перестал усиливать, когда было совсем плохо со здоровьем — в такие моменты организм гормоны на глупости не тратит, выжить бы;
- снова стал стимулировать, когда болезнь отступила, а возраст близился к 50.
Мат, пол и возраст
Вопрос с агрессивным ответом на мат со стороны молодых людей остался непроясненным. В исследовании Китаева-Смыка были сделаны выводы о функции мата в общении, о его смысле в зависимости от возраста. Исследователи считали, что молодые гипопотентные самцы (слабые в половом отношении и не воспринимающиеся самками как хорошие производители) матерятся ради стимуляции своей половой потенции, бросая вызов более старшим и сильным самцам. Так ведут себя не только человеческие подростки — желающие могут ознакомиться с этим вопросом в работах по сексуальному поведению обезьян. Они, правда, кроме агрессивных выкриков еще и гениталии демонстрируют. Судя по всему, именно это действие является аналогом матерной ругани. Смысл этого поведения — продемонстрировать свою стать и бросить вызов.
Так вот на что я так реагирую — я воспринимаю матерную ругань молодежи как вызов! И сразу же автоматически хочу вступить в драку. Едва сдерживаюсь, честно говоря.
На мой взгляд, прояснилась и моя паническая реакция на мужской беспричинный мат в юности. Похоже, я воспринимала мат как сексуальное посягательство. Как обращение ко мне мужчины не как к человеку, товарищу, а как к самке. Видимо, для меня мат со стороны мужчины на миг переводил наше общение (или просто близкое расположение в пространстве) в вероятные сексуальные отношения. Необычная динамика панического приступа — краткость и растворение без усилий — на мой взгляд, тоже указывает на «химический», биологический характер всей реакции. Кроме того, появилась и рабочая гипотеза относительно моей личной чувствительности к мату. У меня очень острое обоняние, и я, скорее всего, просто хорошо улавливала изменение в гормональном статусе мужчины, который ругался матом.
Это открытие меня поразило. Особенно в отношении агрессивного ответа в моем теперешнем возрасте. Я — пожилая интеллигентная женщина, психолог с уже почти сорокалетним стажем практической работы, много повидавшая в профессии и жизни, АВТОМАТИЧЕСКИ реагирую как самец-вожак на совершенно первобытном, животном уровне на поведение молодняка, которое тоже совершенно неосознанно воспринимаю как вызов. Гормоны, которые в моем возрасте уже почти не ощущаются и, что более важно, не воспринимаются как фактор формирования импульсивного поведения, играют (и продолжают играть!) со мной такую опасную шутку?
Очень отрезвляет, знаете ли. Все наши теории, воспитание, смыслы, терзания видятся под несколько другим углом. Начинает мощно звучать физиологическое и даже животное начало. А если точнее, стайное, социально-животное.
Не знаю, насколько распространены такие реакции, сколько еще пожилых леди нервно стискивают кулаки, слыша, как рядом матерится молодняк. Кстати, дистанция имеет значение — агрессивным всплеском я реагирую на тех, кто ближе 2 метров, а острее всего — на тех, кто ругается, заходя в мое личное пространство (обоняние же!). В очереди, например, или в плотной толпе. Хуже всего, если я могу только слышать, как человек матерится вблизи меня. Если получается его или даже их увидеть, то сдерживаться существенно легче — можно отвлечься на интерпретацию поведения, соотнести физические кондиции и здраво оценить ситуацию. Все эти мелкие детали только подтверждают основной тезис — мои реакции на матерную ругань молодых людей имеют в очень большой степени социально-биологическую, а не личностно-психологическую природу.
Мне представляется важным этот вывод. Мне кажется, что на данном этапе развития западной цивилизации мы склонны недооценивать свою биологию.
Что делать психологам со всеми этими наблюдениями?
С точки зрения психолога-практика могу заметить, что к такого рода проблеме у клиента (и у себя) не стоит подходить как к индивидуально-психологической. По-видимому, бесполезно лечить такие затруднения, как травмы. Попытки определить травмирующее событие или переделать реакцию методами поведенческой терапии приведут, скорее всего, к неудаче, и это в лучшем случае. В худшем могут нарушиться какие-то глубинные механизмы определения себя как «члена стаи», как «статусного члена стаи». А это уже с высокой вероятностью повлечет неконтролируемые последствия для самооценки и образа я. Неконтролируемые, потому что неосознаваемые, невербализуемые (эволюционно дословесные). Боюсь даже представить, как будет выглядеть результат успешного подавления или искоренения таких реакций. Как будет чувствовать себя такой человек, автоматически ощутив брошенный «химический» вызов? Скорее всего, пугаться будет и страх будет оформлен примерно такими неосознаваемыми утверждениями: «Я чужак и не обладаю правом реагировать на вызов», или «Это вызов не мне, потому что я — не в этой стае», или «Я слишком слаб и ничтожен, чтобы реагировать на вызов» и тому подобное. Если учесть, что «стая», «свои» для нас — важнейшая составляющая эмоциональной сферы, основа базового доверия и ощущения безопасности, то отказ от членства, снижение статуса, снижение собственной значимости могут привести к очень значительному падению самооценки и повышению тревоги. Эдак можно себя и статуса «человек» лишить ненароком.
Мне кажется, что основная задача человека, обнаружившего у себя или у другого подобные реакции — внезапные, необъяснимые, «химические», повторяющиеся — понять, что происходит. Мне это точно помогло легче и быстрее справляться с возникающим агрессивным импульсом.
Выводы
Я написала этот текст два года назад и сомневалась, стоит ли его обнародовать. Он очень личный. На мое решение его опубликовать повлияли очень глубокие и серьезные высказывания самых разных пожилых леди на тему матерной ругани. Я пробовала обсуждать эти материи в нескольких профессиональных и непрофессиональных группах и встречала живейший интерес. Я поняла, что не одинока в своем воспринятии мата, а главное — что явления, которые я постаралась описать, встречаются у многих людей. Кроме того, мне надоело объяснять свою позицию каждому в отдельности. Закрываю для себя тему:
1. Матерная ругань — аналог демонстрации гениталий в ситуации вызова более слабого более сильному — для бранящегося аналогична уколу андрогинным стимулятором. Последствия для матерящегося, согласно исследованиям Л. А. Китаева-Смыка, примерно соответствуют приему аналогичных препаратов. Интересно, нет ли тут связи с современной эпидемией бесплодия у здоровых женщин?
2. Химический, гормональный статус матерящегося ощущается многими людьми в радиусе 2–3 метров. Он небезосновательно воспринимается как самец, готовый напасть с агрессивными или сексуальными намерениями. Об этом говорят выделяемые нападающим гормоны. Они выстреливаются в воздух немедленно. Возможно, с наветренной стороны или при хорошей вентиляции это воспринимается легче, но я не проверяла.
3. Реакция на матерную ругань зависит от пола, возраста и статуса свидетеля или адресата ругани. От ответной агрессии, сексуального возбуждения до паники, страха, подавленности и ощущения собственного бессилия. Реакция автоматическая и бессознательная. Автоматические бессознательные реакции отличаются быстротой, силой и подрывают доверие человека к себе в силу своей необъяснимости. На их подавление тратятся очень серьезные ресурсы. Подавить удается не всегда.
4. Реакция прекращается, как только прекращается химическое воздействие. Зато избавиться от последствий всплеска химической эмоции сложно — к пережитой стрессовой реакции добавляется недоумение, которое надолго фиксирует внимание на событии, не дает качественно подавить или вытеснить переживание. Если пережитые чувства не соответствуют образу я, человек может и травмироваться. Особенно опасны такие реакции для людей импульсивных — высок риск попасть в беду вплоть до уголовной ответственности за немотивированное нападение.
5. Ответственность за все последствия лежит на том, кто матерится. Это мое личное мнение, но не зря же матерная ругань и ее аналоги с древности запрещены в общественных местах практически во всех уголовных и административных уложениях.
6. Каждый сам решает, нужна ли ему подобная стимуляция (демонстрация) и готов ли он встретиться с последствиями.
7. Матерная ругань является интересным инструментом познания и воспитания — она может служить показателем актуального гормонального статуса (у себя и других) и мощным средством тренировки терпения и самоконтроля. Но только тогда, когда сохраняет свою табуированность. Если мат в жизни человека — просто способ разговаривать — он лишается психостимулирующего эффекта. А все реакции у свидетелей при этом сохраняются.
8. В заключение хочется на всякий случай предупредить молодых людей, которые громко матерятся, идя по улице, не обращая внимания на таких опасных, как выясняется, старушек. Говорите потише. Особенно рядом с теми, кто опирается на палку. А лучше — учитесь контролировать себя, не материтесь попусту.
Мария Миронова, 2024 г.
