– Как Вам кажется, почему найти психолога для ребенка обычно сложнее , чем для взрослого? Иногда это бывает непросто, даже если есть множество знакомых в психологической среде.
А детских психологов меньше изначально – готовят их меньше, часть психологов с детьми никогда не работала и работать не хочет, у них просто другие профессиональные интересы.
Кроме того, детскому психологу требуется большое количество дополнительных знаний. Помимо знаний и умений, касающихся психологии взрослого человека, надо обладать знаниями по психологии детей разного возраста. И это очень разноплановые знания, т.к. дети младенческого и раннего возраста – это одна история, младшие школьники – другая, подростки – совсем третья. И нужно ориентироваться и в нормах возрастных, и в основах психопатологии разного возраста, в принципах диагностики и методах коррекции для разных возрастов и т.д. Поэтому детские психологи – это часто узкая специализация (дети с определенными нарушениями, определенного возраста и т.п.). А чем уже специализация, тем более вероятно выгорание.
И все же, этот фактор повышенной сложности и обширности подготовки – далеко не единственная причина недостатка детских психологов. Ведь многие из тех, кто начинает работать, как детский психолог, иногда очень успешно, постепенно начинает работать с детьми неохотно («могу, но не хочу»), предпочитают брать в работу взрослых или вообще полностью перестают работать с детьми.
– Почему, на Ваш взгляд, психологи перестают работать с детьми? Какие факторы могут на это влиять?
Первое, про что говорят многие психологи –
особая энергозатратность работы с детьми.
В зависимости от возраста и особенностей ребенка, и от того , в каком подходе вы работаете, бывают ситуации, когда приходится довольно активно физически перемещаться и двигаться, а главное, иногда приходится сильно напрягаться просто для удержания внимания и поддержания контакта – ведь, запроса и мотивации на работу с психологом у детей изначально, как правило, нет, особенно у маленьких. Приходится как-то готовиться, что-то выдумывать заранее. Есть правда направления в работе с детьми, которые от этого избавляют, но не все в них работают.
Я много слышала от коллег, что «в молодости с детьми работал, а теперь устал, мне бы чего поспокойнее». И, наверное, поэтому приходится наблюдать, что от предложения взять в работу мальчика с СДВГ большинство специалистов склонно отказываться.
Второй важнейший фактор, который вроде как просто звучит, но скрывает в себе много всего интересного – это
требования к помещению для работы с детьми.
Со взрослыми в принципе можно работать почти в любых условиях, даже в лесу на пенечке (некоторые в кафе работают).
С детьми так не получится. Хотя я знаю замечательных детских психологов, которые прекрасно работают в совершенно не приспособленных для этого кабинетах, для большинства, помещение – все-таки фактор существенный.
Тему эту можно разбить на несколько составляющих.
Во-первых, помещение должно быть безопасным для ребенка – острые углы, незакреплённые этажерки, стекло и т.д. Не каждый кабинет, заявленный как детский – с песочницей, игрушками и даже специальным оборудованием (для сенсорной интеграции, например) пройдет испытание маленьким и, особенно, гиперактивным ребенком.
Во-вторых, хорошо бы чтобы кабинет был устроен так, чтоб ребенок не мог нанести ему (кабинету) тяжкие телесные повреждения, т.к. специалист несет за него материальную ответственность. Потому что, если в процессе работы все время думать о том, как бы ребенок что-то не сломал, работать становится очень энергозатратно и на качество взаимодействия это влияет.
В-третьих, желательно в кабинете иметь какое то оснащение. Это, конечно, зависит от парадигмы, в которой работает специалист, и от того, с каким возрастом он работает, но в любом случае что-то потребуется: коврик, на котором с детьми можно сидеть на полу, да такой, чтоб его взрослые, приходя, не пачкали; игрушки, да еще и не всякие, а специально подобранные; кому то песочница с набором игрушек, которые, с одной стороны, должны быть в доступе, а с другой – от каких то детей их лучше закрыть; какие-то диагностические материалы для оценки раннего развития – кубики, пирамидки; что-то для быстрого снятия стресса (пупырка, игрушки-антистресс); материалы для арт-терапии – краски, бумага, пластилин. А кому-то необходим и какой-то спортивный инвентарь – мячи, фитболл и т.п.
Мало того, при работе с детьми в рабочее время приходится закладывать время на уборку. Я знаю, что бывали случаи, когда психолог отказывался работать с ребенком, потому что тот рассыпал песок, разливал воду и разбрасывал игрушки. Кроме того, часть оборудования надо регулярно дезинфицировать, что тоже требует времени и денег.
Желательно, это уже в-четвертых, иметь еще и безопасную комнату ожидания, где ребенка можно оставить одного, если вам необходимо поговорить с родителями.
Есть еще более сложные требования к помещению, если специалист работает с детьми разного возраста и со взрослыми – кабинет должен либо легко трансформироваться во взрослое пространство, т.к. подростки, например, вообще не в восторге, когда их приводят в комнату, похожую на детский сад, либо быть рядом с другим, где можно принимать взрослых.
Бывают ситуации, когда это не важно, но есть дети, которых нельзя и не получится принимать в неподготовленном помещении.
– Но ведь не только такие трудности есть у детского психолога? Дело не только в физической подготовке специалиста и качестве кабинета?
Конечно, есть и факторы другого уровня.
За детей мы, как правило, сильно переживаем, чувствуем большую ответственность, хотим срочно помочь. Сверхмотивация, подогреваемая родителями, зачастую приводит к тому, что специалист ставит нереалистичные задачи, ориентируется на нереалистичные сроки, а это верный путь к выгоранию.
Маленький ребенок зачастую не только не имеет запроса, не может сформулировать и описать свои жалобы и объяснить, что чувствует, но и не всегда может дать обратную связь, что изменилось. Обратная связь от родителей – штука субъективная, а отсутствие адекватной обратной связи – это одна из самых частых причин ощущения бессмысленности и неуспешности процесса у специалиста. И опять же – путь к выгоранию.
Очень большую трудность для специалистов представляет работа с детьми с тяжелыми и неизлечимыми заболеваниями. Но это отдельный вопрос, его надо обсуждать особо.
За ребенка платит родитель, и он (родитель) в любой момент может прервать терапию, иногда независимо от того, что думаете вы или ребенок (подросток) по этому поводу. Такие ситуации могут тяжело переживаться. Есть определенные меры по профилактике такого развития событий, но такое все равно случается, и это тоже способствует ощущению своей неэффективности.
– Это ведь конфликт интересов? В практической психологии – это вообще острый вопрос, а в работе с детьми, он встречается гораздо чаще, потому что заказчик и клиент часто различаются?
Вообще, наверное, конфликт интересов – это одна из самых больших трудностей в работе с детьми. Он бывает на разных уровнях и в разных условиях.
Один уровень конфликта интересов – в семье. Ребенка привел родитель, его запрос – «почините ребенка». У ребенка либо нет запроса, либо другой, например – «почините родителя». Часто есть ощущение, что работать надо с родителями, ребенок вообще ни при чем, а они не всегда на это согласны.
Платит, как я говорила, родитель. В процессе терапии ребенок как-то меняется, начинает ярче проявляться, и не всегда эти изменения родителям нравятся: «вы мне ребенка портите». Ситуации такие обычно решаемые, но они возникают часто, и это дополнительный стресс для специалиста.
В случае с подростками отдельный вопрос про баланс между родителем и подростком – где привлекать родителя, где не привлекать, в каком объёме привлекать, и как при этом сохранять конфиденциальность и доверительные отношения и с подростком, и с родителем.
С другим уровнем проблем с конфликтом интересов сталкиваются психологи, работающие в учреждениях. Образовательных, медицинских, социальных. Государственных и частных. Им вообще приходится трудно.
Это и большой объём задач, и невозможность все охватить, и нереалистичные задачи, которые ставят перед собой специалисты или система перед ними, которые вызывают ощущение бессилия. Вообще бессилие – это ключевое слово, которое звучит от «институализированных» специалистов. Оно и про несовершенство системы – когда понимаешь, как надо, но не добиться; например, нужен тьютор, но не дают, есть буллинг, но не признают, не реагируют, ну и т.д. И, конечно, у работающих в организациях, конфликт интересов многоуровневый – есть ребенок и его потребности, есть родители со своими переживаниями, но есть еще учителя и администрация, и, мало того, другие дети и их родители и каждый со своими запросами. В каждой конкретной ситуации понять, в чьих интересах ты выступаешь, – задача непростая.
– А деятельность специалистов, работающих с детьми, как-то регулируется юридически? Это ведь важный аспект работы?
Пока в нашей стране эти вопросы не решены однозначно, это добавляет неопределенности и нервов в работу с детьми. Работать со взрослыми даже с этой точки зрения легче – проще и понятнее вопросы конфиденциальности.
– То есть причин постепенно переходить к более понятной, менее осложненной работе со взрослыми уже более чем достаточно…
Я думаю, что это далеко не все причины, по которым в какой-то момент многие психологи начинают думать: «а может я лучше просто посижу и поговорю с взрослым клиентом, мотивированным, с запросом, способным дать обратную связь и самостоятельно принимать решение о продолжении терапии?».
Тем не менее, специалисты, работающие с детьми есть, наверное, потому что при всех сложностях, удовлетворение, которое специалист получает при работе с детьми, по силе и яркости не сравнимо с удовлетворением от другой работы.
– Но таких специалистов все же не хватает. Что можно сделать, чтобы их было больше, чтобы они продолжали свою работу?
Чтобы их становилось больше, а не меньше, им надо особенно заботиться о профилактике выгорания и учиться все вышеперечисленные и многие другие трудности преодолевать.
Одним из эффективных способов поддержки специалистов являются супервизорские группы, точнее даже – супервизорские сообщества, так как они объединяют в себе разные функции, помимо непосредственно супервизии, например:
- Создание базы проверенных специалистов – что бы можно было быстро и качественно найти каждому ребенку подходящего психолога;
- Создание широкой базы смежных специалистов – неврологи, психиатры (отдельно детские и подростковые), логопеды (в том числе работающие со школьниками), дефектологи, нейропсихологи, специалисты по сенсорной интеграции и так далее – с которыми психолог мог бы работать в команде;
- Сбор и проверка информации о действующих группах для детей-подростков;
- Создание базы адекватных для приема детей кабинетов;
- Обмен методами, методиками, успешными наработками и т.д.;
- Создание общего чата, чтобы можно было оперативно получить помощь в каких то ситуациях.
Супервизорская группа для специалистов, работающих с детьми, может несколько отличаться от стандартных супервизий, т.к., в идеале, работа с детьми вообще должна быть командной и задачей группы является не только, и не столько помощь в решении особо трудных и экзотических запросов, а облегчение текущей деятельности специалистов и взаимоподдержка. Ведь на нашу работу влияют и взаимодействие с руководством или системой, и трудности взаимодействия со смежными специалистами, и необязательные клиенты, отменяющие встречи в последний момент, и много что еще, что не обязательно каждый раз делать супервизорским запросом, а иногда достаточно просто отреагировать в благожелательной и понимающей компании профессионалов.
В целом такая группа оказывается на стыке супервизии, терапевтической группы и группы поддержки. И запросами в ней могут быть не только обычные понятные профессиональные проблемы, например:
- Трудности психолога в работе с ребенком-подростком, возраст от 0 до очень условных 18ти ( ориентируемся на ваши ощущения, а не на фактический возраст),
- Трудности психолога в работе с родителем, обратившимся по поводу ребенка-подростка,
- Трудности в работе с группами (детей, подростков, родителей).
Но и более личные, осложненные запросы:
- Личные сложности со своими детьми и, возможно, родителями! Т.к. это то, что больше всего «фонит» и мешает в работе. Именно на это мы попадаемся и зависаем в работе с детьми. Кроме того, всем, кто посещал достаточно свободную в регламенте супервизорскую группу, известны случаи, когда, начав обсуждать абсолютно супервизорский случай, мы можем запросто оказаться в очень личном запросе. Кроме того, близкое соприкосновение с реальным детско-родительским опытом бывает очень полезным для всех присутствующих.
- Состояния психолога, не связанные с детьми, но в настоящий момент мешающие ему нормально работать. Особенно это актуально в наше неспокойное время.
- Взаимодействие с системой, внутри которой работает специалист.
– А как часто и в какой форме должны работать такие группы?
Лучше всего – раз в неделю, потому что проблем много и с детьми многие работают чаще одного раза в неделю, и обычный формат ежемесячной, а то и вообще нерегулярной супервизорской группы здесь не подходит.
Но даже при периодичности группы раз в неделю, особенно у тех, кто работает с подростками, случаются острые запросы, которые не могут ждать, поэтому такая супервизорская группа должна предполагать дополнительный формат – экстренной супервизии, которую может как раз осуществлять сообщество или особый чат.
– Это значит, что к занятости детского психолога фактически должен присоединиться еще один вид работы – участие в супервизорском сообществе?
Это работа на себя. В самом прямом и точном смысле. На профилактику выгорания, на душевное здоровье, на спокойствие, на борьбу с одиночеством, на удовлетворение от работы и на радость от жизни.
Надежда Борисова, 2022 г.
