«Я уплываю и время несет меня// C края на край.// C берега к берегу, с отмели к отмели…// Друг мой, прощай!» – когда мы напеваем себе под нос эту песню, вряд ли представляем, что именно хотел сказать автор. А он был однозначен: индийский поэт Рабиндаранат Тагор в оригинале – «Последней поэме» – описывает погребальный плот, который пускается в финальное путешествие. В такое же путешествие когда-нибудь пускается каждый из нас, ведь смерть, как и рождение, – аксиома, константа жизненного пути человека. А вот отношение к ней меняется на протяжении многих веков.
Кто в мумии живет?
Наши предки-питекантропы, возможно, и не задумывались о том, является ли смерть переходом в другой мир: мы не знаем, было ли у них понимание этого «другого мира». Зато знаем, что уже во времена среднего палеолита (от 200 до 40 тыс лет назад) существовал культ мертвых.
Антрополог Эдвин Оливер Джеймс (1888-1972) в своей книге «Тайны языческих богов. От бога-медведя до Золотой Богини» пишет об этом вот что: «В пещере близ городка Лез Ейзи в Дордони археологи обнаружили останки мужчины и женщины. Правая нога и левое предплечье мужчины защищались каменными пластинами и костяными отщепами. Неподалеку в ямах лежали останки двоих детей, а под крохотным холмиком — младенца. Четвертый ребенок был похоронен в могиле под камнем, украшенным отпечатками чаши. Все скелеты — возможно, членов одной семьи — лежали в направлении «восток-запад». Перед детскими могилами находилась выемка, возможно, ритуального назначения, заполненная золой и костями (бычьими?)».
Из этого антрополог делает вывод: считалось, что пища и орудия пригодятся человеку после смерти, а к умершим относились с уважением, страхом и заботой. Жизнь после физической кончины существует, – верили наши предшественники.
По мере того, как развивалось человечество, усложнялась и его вера. Она обрастала пантеоном богов, традициями и магическими ритуалами.
Египтяне воспринимали смерть как возможность для перерождения к лучшей, вечной жизни. По древнеегипетским верованиям, душа состояла из нескольких частей, в числе которых была Ка – жизненная сила. После смерти хозяина, Ка находила пристанище в его теле, поэтому так важно было сохранить «оболочку», мумифицировать её. Если этого не сделать, вечного блаженства на райских полях не жди!
Однако, прежде чем попасть на поля Иалу, нужно было пройти через суд и взвешивание грехов, где на одной чаше весов хранилось сердце умершего, на другой – страусиное перо. Того, кто не выдерживал испытание, сжирало чудовище с мордой крокодила, туловищем льва и задом бегемота. Путь в вечность для этой души был закрыт.
Вдова отправлялась на костер вслед за мужем
«Как человек, снимая старые одежды, надевает новые, так и душа входит в новые материальные тела, оставляя старые и бесполезные», – написано в «Бхагавадгите», одном из базовых текстов индуистской философии.
В индуизме и части других индийских религий смерть сравнивается с засыпанием: мы не боимся спать и даже считаем это благом, вот и смерть – такое же благо. Во главу угла ставится понятие реинкарнации, воплощения в другом теле, и не обязательно человеческом.
Что ждет существо после смерти, зависит от кармы – того, как оно вело себя при жизни. Духовно продвинутые отправятся прямиком на высшие небеса, путь перерождения, сансары, для них на этом закончится. Не настолько просвещенные, но жившие безгрешно, попадут в лунную сферу, после чего еще до семи раз воплотятся, чаще всего в теле человека. Грешники, ведшие жизнь неправедную, попадут в ад, однако не останутся там навсегда: после мытарств у них есть шанс реинкарнироваться в животных, индуистский ад довольно мягкий и не окончательный. А те, кого и при жизни считали отъявленными мерзавцами, воплотятся в мелких назойливых животных, вроде комаров и блох.
Умерших почти всегда кремируют, а прах, оставшийся после сожжения, высыпают в воду. Иногда полусгоревшие тела на погребальных плотах пускают вплавь по реке, особенно почетно, если это будет Ганга, как называют священную реку индуисты.
Впрочем, церемония кремации в лодке у других индоевропейских народов также была распространена. Арабский писатель и путешественник X века Ахмат ибн Фадлан в Волжской Булгарии наблюдал обряд сжигания в ладье знатного руса. Вместе с телом покойного в ладью поместили и живую рабыню… Рабыней часто заменяли вдову, если у той еще были малые дети. Если же дети были подросшие, женщина отправлялась в огонь вместе с умершим супругом: до принятия христианства славяне не миндальничали. Это почти один в один копирует индийский обряд сати – сожжения вдов в первые сутки после смерти мужа, просуществовавший вплоть до начала XX века. Правда, из человеколюбия славяне женщину опаивали специальным напитком и заносили на борт без сознания, чтобы та не почувствовала боли.
Во власти шайтана
Мусульмане уверены: всевышний дает человеку возможность перед смертью совершить множество благих дел. Для этого он за год до смерти посылает к нему ангела, который не позволяет сойти с пути истинного. «А если Всевышний Аллах пожелает, чтобы раб умер без веры [иман], то за год до смерти отдалит от него ангелов, противодействующих шайтану, и он будет во власти шайтана и умрёт во время совершения плохих деяний», – приписывают высказывание пророку Мухаммаду.
До того, как покинуть этот мир, правоверный должен много что успеть: раздать обязательные пожертвования – закят, сделать добровольные, распределить финансы между родными, написать завещание. Никто не знает, когда и в каком месте он умрет, но убежать от смерти невозможно. Если она близка, над умирающим не плачут, в его присутствии громко не разговаривают. Вместо этого обязательно чтение молитвы «Калимат-шахадат», и человек при смерти должен ее слышать, а в идеале и повторять. Тот, кто умрет с «Нет бога кроме Аллаха» на устах, непременно попадет в рай.
Считается, что праведники в исламе умирают легко и спокойно, а грешники – мучительно. Первые после смерти оказываются в раю (джанна), вторых ждет ад (джаханнам). Но не навсегда: в аду грешники проводят около 80 лет, а потом и они оказываются в раю, в ожидании судного дня.
Смерть своя, твоя и перевернутая
Современное отношение к смерти тоже продиктовано преимущественно религией.
Французский историк Филипп Арьес в 1977 году издал книгу «Человек перед лицом смерти», ставшую хрестоматией для танатологов – специалистов, изучающих умирание. По мнению Арьеса, в новую эру, с распространением христианства, отношение к смерти прошло несколько этапов.
Первый – так называемая «прирученная смерть», просуществовавшая до XIX века (по другим данным – и до настоящего времени): это смерть привычная, обыденная, естественная. По умирающим не скорбят. Умирая, человек будто бы засыпает, а проснется к страшному суду. «С тех пор, как воскресший Христос победил смерть, она рассматривалась как новое рождение, как восхождение к жизни вечной. И поэтому каждый христианин должен был ожидать смерти с радостью», – пишет Арьес.
В ходе этого длинного этапа существуют еще подэтапы:
- XI-XIII вв. – «смерть своя», когда на фоне судьбы всего человечества появляются еще и мысли о судьбе отдельного человека;
- эпоха Просвещения – «смерть далекая и близкая», когда процесс умирания воспринимается как дикий и необузданный;
- эпоха романтизма – «смерть твоя», когда уход близкого человека становится более драматичным, чем собственный.
XX век, по Арьесу, стал временем «смерти перевернутой»: общество ведет себя так, будто никакой смерти и нет вовсе. О ней боятся говорить, умерших стараются погрести как можно быстрей, а траур носить как можно меньше. Слова «смерть» и «страх» становятся синонимами.
«Отмучился, родимый. Слава тебе, господи!»
Социальный антрополог Сергей Мохов в книге «История смерти. Как мы боремся и принимаем» пишет, что мостиком к современному отношению к уходу стали две работы. Первая – дарвиновская «Выражение эмоций у человека и животных» 1872 года, в которых ученый доказывает, что способность горевать есть у человека с рождения, и это биологическая особенность нашего вида. Вторая – эссе Зигмунда Фрейда «Печаль и меланхолия» 1917 года. Психоаналитик утверждал в нем, что человек всегда стремится минимизировать переживания, по умолчанию желает благополучия и безмятежности. Горе для него – процесс смирения с новыми обстоятельствами.
Почти сразу после выхода этой работы Фрейду самому пришлось очень близко столкнуться с горем: через три года у него умерла дочь, а еще через три – внук. В письмах к другу он признавался, что пересмотрел взгляды: горе далеко не всегда вытесняется, оно может оставаться с человеком надолго, если не навсегда.
По мнению Мохова, следующей знаковой работой XX века стала книга Эрика Линдеманна «Клиника острого горя». Психиатр Линдеманн пообщался с родственниками людей, в 1942 году погибших от пожара в ночном клубе Бостона – 28 ноября в огне сгорело 492 человека. «Выяснилось, что у горевания существует клиническая картина: физическое страдание, поглощенность образом умершего, вина, враждебные реакции, утрата прежних моделей поведения», – пишет Мохов.
Вам ничего это не напоминает? Конечно, фазы проживания горя Элизабет Коблер-Росс, пионера хосписного движения, написавшей в середине 70-х годов несколько важных для понимания вопроса работ.
В России и СССР горевание очень часто было «притуплено контекстом». Сергей Мохов цитирует по этому поводу «Происхождение мастера» Андрея Платонова.
«Была одна старуха – Игнатьевна, которая лечила от голода малолетних: она им давала грибной настойки пополам со сладкой травой, и дети мирно затихали с сухой пеной на губах. Мать целовала ребенка в состарившийся морщинистый лобик и шептала:
– Отмучился, родимый. Слава тебе, господи!
Игнатьевна стояла тут же:
– Преставился, тихий: лучше живого лежит, сейчас в раю ветры серебряные слушает…
Мать любовалась своим ребенком, веря в облегчение его грустной доли.
– Возьми себе мою старую юбку, Игнатьевна, – нечего больше дать. Спасибо тебе.
Игнатьевна простирала юбку на свет и говорила:
– Да ты поплачь, Митревна, немножко: так тебе полагается. А юбка твоя ношоная-переношоная; прибавь хоть платочек ай утюжок подари…»
Ключевое здесь – вот это беспощадное «немножко» и «так полагается».
Вторая мировая война, Холокост и последствия применения атомного оружия навсегда изменило человечество, – считает антрополог.
«Когда надо выживать, не горюют»
С ним согласна психолог фонда «Словом и делом» Елена Картавенко.
– Раньше и процесс рождения, и процесс смерти обставлялись ритуалами, и это было психотерапевтично, – говорит она. – Не было панического страха перед умиранием, смерть воспринималась как часть жизни. К нашему времени это изменилось, люди стали панически бояться и смерти, и горевания. Я считаю, что это следствие двух мировых войн, особенно – Второй мировой. Мы до сих пор, даже спустя восемь десятков лет, не можем осознать ее последствия и отрефлексировать их. Проживание этой войны находится на периферии сознания, но оно всё равно работает. Эта травма еще не закрылась, массовое уничтожение людей не вполне осознается обществом. Защитная реакция – отгораживаться от этих мыслей. А сейчас у общества тем более нет ресурсов для того, чтобы прикасаться к этому.
По словам Елены, нынешний ритм жизни также очень часто не позволяет нам замереть и понять, что происходит, когда уходит знакомый или близкий.
– Раньше с умершим обязательно прощались в течение трех дней. Ушедшему можно было сказать всё, что ты не успел при жизни. И это была некая точка, граница для оставшихся: люди успевали осознать, что смерть – вот она, она случилась. Выполнялась задача принятия факта потери. Само соприкосновение с другой телесностью дает осознание того, что факт ухода произошел, – подчеркивает Лена. – У нас сейчас есть попытка проводить гражданскую панихиду, но она далека от того, что должно быть: когда на прощание дают полчаса, это конвейер. Где-то в глубинке традиция долгих прощаний еще осталась, но в больших городах она давно исчезла.
По мнению психолога, отношение нынешнего российского (да и не только) общества к смерти двойственное. С одной стороны – налицо избегание этой темы. С другой – есть попытка осознать, что происходит, вывести ее на другой уровень. «Я преподаю в университете, часто общаюсь с молодежью, – рассказывает Картавенко. – Они пытаются тему смерти и горевания ввести в грань нормы: «Да, она есть, да, такое существует. Тогда почему взрослые от этого отворачиваются?» Для них важно говорить об этом, а не замолкать. В современном российском обществе тема смерти и телесности как была табуирована, так и остается».
XXI век принес нам совершенно удивительные открытия по части восприятия смерти. Вы когда-нибудь пили чай в Death cafe? Заказывали кольцо из праха любимой бабушки? Пользовались услугами доул смерти? Нет? Тогда оставайтесь с нами! Мы обязательно расскажем об этом в следующем тексте.
Автор: Наталья Лавринович
Статья выпущена в рамках проекта «Круг жизни», который реализуется при поддержке Фонда Президентских Грантов.
